Чекисты [Сборник] - Юрий Герман

И что же? Опять является на свидание только Жданов, опять начинается длительная беседа, уговоры, агитация. И опять он как будто соглашается, но просит подождать: на днях к ним. должны прибыть танкетки, тогда он приведет их с собой. Я его слушаю, а сам думаю: «Хитришь, стервец! Получите танки, тогда пойдете нас давить. Нет, так дело не пойдет!»

Спрашиваю Жданова, почему на встречу не пришел граф Ламсдорф. Объясняет не очень убедительно: будто бы граф не прибыл в Назимово.

Следующее письмо было написано явно под диктовку графа Ламсдорфа. Нигде этот граф не «задержался», и Жданов, как видно, обо всем с ним советуется. Обширное послание заканчивалось предложением «еще раз встретиться», при этом на встречу эту требовали обязательно нашего комбрига! Желали, так сказать, провести встречу на самом высшем уровне.

А где нам было взять комбрига, если я и сам еще не знал, где находится моя бригада. Пишем в ответ, что комбрига нет, на встречу явятся «известный вам комиссар и командир штабного отряда».

Отбираем десять автоматчиков, приказываем побриться и почиститься. «Прихорашиваемся» и сами: начищаем ремни, одежду; жена Воробьева подшивает нам чистые подворотнички. Нас с Воробьевым разбирает любопытство: живых графов мы никогда еще не видали.

Идем на условленное место. День солнечный, погожий. Навстречу нам идут несколько офицеров и солдат, одеты во все новое, пуговицы, погоны, бляхи на ремнях так и блестят — ну просто картинка. В свите, окружающей графа, вижу Жданова. Он представляет мне своего шефа, представляюсь и я:

— Комиссар партизанской бригады Репин.

— О, не родственник ли великого художника? — любезно осведомляется граф. Отвечаю для солидности, что родственник, но дальний. На самом деле я из уральских крестьян.

Двое из наших товарищей принесли хлеб, сало., бутылку самогона; где-то даже раздобыли красивые чашки. «Стол» накрыли прямо на траве. Уселись, выпили по случаю встречи. После первых «бокалов» напряжение чуть разрядилось. Граф пьет мало, абсолютно трезв.

— О предложениях ваших я знаю, мне говорил Жданов. Мы охотно перешли бы на сторону Красной Армии, а к партизанам… нет! У вас дикие законы, наши солдаты боятся партизан. Вот мы и решили: переходить к вам не согласны, но трогать вас не будем.

— Что ж, — говорю, — спасибо и на том. Но вы же знаете, граф, что ваши солдаты воевать не хотят. Они разбегутся по первому нашему сигналу.

— Я к своим солдатам отношусь, как отец к детям, — отвечает граф. — Они меня уважают, слушаются…

Так мы и беседуем, а автоматчики наши глаз не сводят с господ офицеров. Бутылка самогона допита, беседа стала и вовсе непринужденной. Ламсдорф интересуется жизнью нашей страны, расспрашивает о Москве и Ленинграде. Я спрашиваю прямо:

— Неужели не ясно, что немцы уже теперь терпят поражение?

И расходимся мы мирно, оставшись каждый при своем, но в умах господ офицеров наша встреча оставила свой след.

Дома Воробьев мне говорит:

— Врет он все, этот граф. Давайте я съезжу к ним в гарнизон, узнаю истинное настроение солдат. Ведь нас же приглашали.

Рискованное, конечно, предприятие, но мы решаем испробовать. И, взяв с собой двух человек, Воробьев отправляется к власовцам.

Территория гарнизона ограждена колючей проволокой. Часовой, стоявший у ворот, сперва не хотел впускать нашу «делегацию», затем раздвинул опутанные проволокой козлы.

Вернулся Воробьев целый и невредимый, с ходу начал рассказывать:

— Я там попросил выстроить солдат и такую речугу им толкнул! Думаю, солдаты пойдут к нам!

Вместе с Воробьевым мы разработали план действий, сообщили его Зуевичу. Назавтра Зуевич — дежурный офицер по гарнизону.

Наступает 11 октября 1943 года. Осенняя темная ночь. Воробьев с группой тщательно отобранных бойцов подходит к гарнизону. По условленному паролю часовой открывает ему ворота. Зуевич сам встречает наших, докладывает, что все готово. После этого Зуевич объявляет тревогу. Через две-три минуты солдаты уже на плацу, строятся и, как по команде, захватили с собой все личное «хозяйство», даже одеяла и подушки. Бегут на плац и офицеры. Зуевич и им приказывает становиться в строй. Подчиняются. Затем из темноты выходит Воробьев со своими бойцами, командует:

— Все строем и к партизанам, марш!

Солдаты-власовцы закричали «ура». Командир одной из рот кинулся было бежать, но тут же его скосила автоматная очередь.

И вот колонна в сто пятьдесят человек походным маршем выходит из ворот. Власовцы все в немецкой форме, с погонами, идут в новую, неизвестную им жизнь. Дисциплина — идеальная.

А навстречу им движется подготовленный нами обоз в двадцать повозок. Грузим на повозки боеприпасы, медикаменты, продукты, минометы, пулеметы. Сколько добра! И все взято без боя, без единой капли крови.

Остаток ночи мы с Воробьевым совещаемся. Решаем, что командиром лучше всего назначить Жданова: этим мы дадим понять бывшим власовцам, что доверяем им полностью. Собрали офицеров, спросили, кого бы они хотели иметь командиром. Офицеры молчат, мнутся. Тогда я прошу построить колонну. Выходим вместе с Воробьевым, видим, все построены в два ряда, как по линейке.

— Дорогие товарищи, солдаты и офицеры! — говорю я и вижу, что многие плачут. Спрашиваю, почему слезы? Отвечают:

— Мы давно не слышали слова «товарищ»…

Я им разъяснил положение на фронтах, рассказал о наших задачах, ответил на вопросы. Беспокоились главным образом о своих семьях, спрашивали, можно ли написать домой. Когда я объявил, что перешедшие на нашу сторону вольются в отдельный отряд, лица у всех повеселели. Затем я сказал, что командиром отряда будет Жданов. Обязанности комиссара этого вновь созданного отряда я взял на себя; Жданову поручил подобрать командиров взводов и начальника штаба. Около сорока человек из бывших власовцев, в том числе и лейтенант Зуевич, остались в отряде Воробьева.

Вновь созданному отряду я объявил, что двигаться будем на соединение с Восьмой партизанской бригадой, что выступаем на следующий день. А где она, моя бригада, в которую я добираюсь с такими приключениями, мне еще неизвестно.

Сердечно прощаюсь с Воробьевым. Район действия его отряда остается прежним. Ему еще много работы по разложению других гарнизонов власовского воинства.

На шоссе Порхов — Остров наш отряд заметил три немецкие крытые машины. «Ну, теперь самое время испытать бывших власовцев, — подумал я. — Как-то они поведут себя в бою?» Быстро установили пулеметы, приготовили гранаты. Человек десять открыто выходят на дорогу — все они в немецкой форме! Шофер первой машины остановился и не сразу разобрал, кто перед ним, а когда понял, было уже поздно. Нам удалось захватить машины, забрать пленных и опять немалое количество разного добра. Боеприпасы, продукты, офицерские чемоданы. Все, что нам было нужно, мы взяли, а машины сожгли. Затем быстро уходим. Один из бывших власовцев говорит:

— Ну вот, счет мы свой открыли…

Через несколько суток похода нам удалось наладить связь с бригадой. И вот под вечер часовой доложил: «Едет большая группа верховых в мохнатых шапках». Это были наши товарищи, среди них и Леонид Васильевич Цынченко, командир бригады.

Рассказываю обо всем, в том числе и об отважном командире «дикого отряда» — Воробьеве. Цынченко не верит: «Как так? Дикий, и никому не подчинен? Не может этого быть». Позже Воробьева вызвали в штаб бригады, утвердили командиром отряда, приобщили к общей партизанской жизни, словом — вывели иа «дикого состояния».

В своих заметках я не упоминал о десятках мелких боев и стычек с противником, в которых чекисты участвовали с оружием в руках. Таких боев было множество. Случались и крупные операции. В январе 1944 года штаб бригады решил нанести массированные удары по коммуникациям врага. Мне с командиром второго полка Солодухой было поручено руководить операцией на станции Дуловка. Провели разведку. С наступлением темноты семьсот человек, в том числе и отряд из бывших власовцев, ворвались на станцию. Завязался жаркий бой. Одна группа поджигает эшелоны с кипами сена, другая взрывает паровозы, третья — железнодорожные стрелки; а отряд под командованием Жданова окружает немецкие казармы и забрасывает их гранатами. Пытаемся взорвать водокачку. Шум, грохот, стрельба, дым и пламя поднимаются над эшелонами, обгорает сено, и… вот здорово! — под сеном на четырнадцати платформах оказались танки. Больше уж этим танкам не ходить в атаку на нашу пехоту!

Под утро по станции начинает бить немецкая артиллерия. Пусть бьет! Тут уже нами все сделано: магистраль Псков — Ленинград выведена из строя. В это же время идет бой на станции Черская, на разъезде Орлы дерется с немцами отряд Воробьева, на станцию Бренчаниново напал капитан Раздуев, и везде с автоматом или пулеметом в руках бьются с врагом и наши товарищи чекисты.